PONARS Eurasia
  • About
    • Contact
    • Membership
      • All Members
      • Core Members
      • Collegium Members
      • Associate Members
      • About Membership
    • Ukraine Experts
    • Executive Committee
  • Policy Memos
    • List of Policy Memos
    • Submissions
  • Podcasts
  • Online Academy
  • Events
    • Past Events
  • Recommended
  • Task Forces
    • Ukraine
    • Amplifying Voices of Europe, the Caucasus, and Central Asia (AVECCA)
  • Ukraine Experts
Contacts

Address
1957 E St NW,
Washington, DC 20052

adminponars@gwu.edu
202.994.5915

NEWSLETTER
Facebook
Twitter
YouTube
Podcast
PONARS Eurasia
PONARS Eurasia
  • About
    • Contact
    • Membership
      • All Members
      • Core Members
      • Collegium Members
      • Associate Members
      • About Membership
    • Ukraine Experts
    • Executive Committee
  • Policy Memos
    • List of Policy Memos
    • Submissions
  • Podcasts
  • Online Academy
  • Events
    • Past Events
  • Recommended
  • Task Forces
    • Ukraine
    • Amplifying Voices of Europe, the Caucasus, and Central Asia (AVECCA)
  • Ukraine Experts
DIGITAL RESOURCES
digital resources

Bookstore 📚

Knowledge Hub

Course Syllabi

Point & Counterpoint

Policy Perspectives

RECOMMENDED
  • How Foreign Funders Should Strengthen Their Support for Civil Society: A Case Study of USAID in Kazakhstan

    View
  • Clearing the Air: Secretary Blinken Visits Ukraine

    View
  • Ukraine Task Force: Getting Ukraine Right: From Negotiations Trap to Victory

    View
  • Ensuring Genuine Results? A New Electoral Design in Uzbekistan

    View
  • Ukraine, Taiwan, and Macron’s “Strategic Autonomy”

    View
RSS PONARS Eurasia Podcast
  • The Putin-Xi Summit: What's New In Their Joint Communique ? February 23, 2022
    In this week’s PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman speaks with Russian China experts Vita Spivak and Alexander Gabuev about the February meeting between Vladimir Putin and Xi Jinping, and what it may tell us about where the Russian-Chinese relationship is headed.
  • Exploring the Russian Courts' Ruling to Liquidate the Memorial Society January 28, 2022
    In this week’s PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman chats with scholars Kelly Smith and Benjamin Nathans about the history, achievements, and impending shutdown of the Memorial Society, Russia's oldest and most venerable civic organization, and what its imminent liquidation portends for the Russian civil society.
  • Russia's 2021 census and the Kremlin's nationalities policy [Lipman Series 2021] December 9, 2021
    In this week’s PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman chats with social scientist Andrey Shcherbak about the quality of the data collected in the recent population census and the goals of Vladimir Putin's government's nationalities policy
  • Active citizens of any kind are under threat [Lipman Series 2021] November 5, 2021
    In this week’s PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman chats with Alexander Verkhovsky about the Kremlin's ever expanding toolkit against political and civic activists, journalists, and other dissidents.
  • Russia's Legislative Elections followup [Lipman Series 2021] October 4, 2021
    In this week’s PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman chats with Tanya Lokot and Nikolay Petrov about the results of Russia’s legislative elections and about what comes next.
  • Why Is the Kremlin Nervous? [Lipman Series 2021] September 14, 2021
    In this week’s PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman chats with Ben Noble and Nikolay Petrov about Russia’s September 17-19 legislative elections, repressive measures against electoral challengers, and whether to expect anything other than preordained results.
  • Vaccine Hesitancy in Russia, France, and the United States [Lipman Series 2021] August 31, 2021
    In this week's PONARS Eurasia Podcast episode, Maria Lipman chats with Denis Volkov, Naira Davlashyan, and Peter Slevin about why COVID-19 vaccination rates are still so low across the globe, comparing vaccine hesitant constituencies across Russia, France, and the United States.  
  • Is Russia Becoming More Soviet? [Lipman Series 2021] July 26, 2021
      In a new PONARS Eurasia Podcast episode, Maria Lipman chats with Maxim Trudolyubov about the current tightening of the Russian political sphere, asking whether or not it’s helpful to draw comparisons to the late Soviet period.
  • The Evolution of Russia's Political Regime [Lipman Series 2021] June 21, 2021
    In this week's episode of the PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman chats with Grigory Golosov and Henry Hale about the evolution of Russia's political regime, and what to expect in the lead-up to September's Duma elections.
  • Volodymyr Zelensky: Year Two [Lipman Series 2021] May 24, 2021
    In this week's episode of the PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman chats with Sergiy Kudelia and Georgiy Kasianov about Ukrainian President Zelensky's second year in office, and how he has handled the political turbulence of the past year.
  • Policy Memos | Аналитика

Стратегический расчет России: восприятие угрозы и военная доктрина

  • January 24, 2017
  • Dmitry Gorenburg

Движущей силой российской внешней политики является поиск политическими элитами новой основы для национальной гордости после того, как распад Советского Союза разрушил старую советскую идентичность. Исчезновение СССР не дискредитировало его статус великой державы, обретение которого вновь остается ключевым устремлением российских политических элит. В соответствии со своими представлениями о должном статусе России в мире и регионе, эти элиты также стремились поддерживать роль России как ведущей силы среди новых независимых государств, ранее находившихся в составе Советского Союза. Такая комбинация представлений о России как о глобальной великой державе и региональном гегемоне видится источником легитимности правящей элиты в глазах российского электората.

Основная часть краткосрочных внешнеполитических целей России ориентирована на ее непосредственных соседей. Данные цели предполагают поддержку дружественных или, как минимум, уступчивых правительств в соседних государствах. При невозможности достичь этого, ставится задача поддержания такой ситуации, при которой недружественные правительства соседних государств были бы слабыми и нестабильными. Все это значимо в глобальном контексте, поскольку, помимо обеспечения безопасности у своих внешних границ, такие цели служат предотвращению посягательства западных государств на то, что рассматривается Россией в качестве сферы своего влияния.

Помимо перечисленных ключевых целей, российское руководство делает упор на обеспечение внутренней стабильности, территориальной целостности и суверенитета страны. Такие приоритеты имеют, главным образом, оборонительный характер, будучи ориентированы, скорее, на выживание государства и его правящей элиты в их нынешней форме, чем на агрессивное расширение территории РФ или сферы ее влияния. Политика в военной сфере и в области безопасности по большей части призвана обеспечивать безопасность государства и его нынешней территории от потенциальных нападений, а также противодействовать тем угрозам, с которыми, по мнению российского руководства, сталкивается страна. Более того, у российского руководства реально нет хорошо продуманной стратегии того, как достичь своих целей по отношению к соседним странам. Вместо этого, у него есть некий набор инструментов политической и военной тактики, и оно открыто возможностям использовать эти инструменты.

Российское восприятие угроз

Главные угрозы безопасности РФ в их понимании российским политическим и военным руководством сформулированы в последней версии «Военной доктрины России», опубликованной в декабре 2014 года. Согласно положениям доктрины, расширение НАТО является самой серьезной военной опасностью, с которой сталкивается Россия. Возможность расширения НАТО за счет бывших советских республик на протяжении многих лет рассматривалась российскими лидерами как угроза, причем озабоченность относительно планов Украины и Грузии привела к вовлечению РФ в конфликты в обеих странах.

Хотя эта озабоченность остается для российского руководства главной, в последние годы оно также стало обращать особое внимание на расширение военной инфраструктуры НАТО в расположенных у границ РФ странах альянса. В соответствии с этим, доктрина определяет военные опасности, связанные с «приближением военной инфраструктуры стран – членов НАТО к границам Российской Федерации», а также с «развертыванием (наращиванием) воинских контингентов иностранных государств (групп государств) на территориях государств, сопредельных с Российской Федерацией и ее союзниками, а также в прилегающих акваториях, в том числе для политического и военного давления на Российскую Федерацию» (Военная доктрина Российской Федерации, пункты 12а и 12в).

Военная доктрина 2014 года была первым официальным документом, обозначившим в качестве военной угрозы организуемую извне смену режима. В последние годы эту угрозу часто упоминали как наиболее серьезную из стоящих перед руководством страны, однако при этом ранее ее не трактовали в качестве военной угрозы. Упомянув в качестве внешних военных опасностей «дестабилизацию обстановки в отдельных государствах и регионах и подрыв глобальной и региональной стабильности», а также «установление в государствах, сопредельных с Российской Федерацией, режимов, в том числе в результате свержения легитимных органов государственной власти, политика которых угрожает интересам Российской Федерации», Москва подчеркнула, что считает смену режимов плодом секретных планов, разработанных за границей: в первую очередь в США и в являющихся их союзниками странах (Военная доктрина Российской Федерации, пункты 12б, 12н).

Как утверждают российские руководители, такого рода планы включают в себя множество составляющих. Установление враждебных режимов в сопредельных с Российской Федерацией государствах посредством свержения легитимных органов государственной власти рассматривается как часть кампании по устранению влияния РФ на ее соседей, которые являются жизненно важными для безопасности РФ. Кроме того, оппоненты России стремятся посеять хаос в зарубежных странах, чтобы создать повод для вмешательства и установления в них прозападных правительств. При этом, хотя данные усилия предпринимаются, по большей части, за пределами России, их конечная цель состоит в ослаблении российского правительства для создания возможности смены режима Путина таким режимом, который будет больше прислушиваться к требованиям Запада. Помимо военных и политических средств для достижения этих целей, российские руководители озабочены использованием приемов информационной войны для ослабления суверенитета РФ, ее «политической независимости, территориальной целостности» (Военная доктрина Российской Федерации, 12м). Все это является составляющей общего акцента на внутренние угрозы и на роль государственной политики в противодействии вмешательству Запада во внутренние дела России.

Третья группа опасностей для России связана с угрозами ее потенциалу ядерного сдерживания. Главной из этих опасностей считается противоракетная оборона, поскольку российское руководство скептически относится к возможности получить от США заслуживающие доверия обязательства воздерживаться от использования такого рода обороны против российского потенциала ядерного сдерживания. В Кремле убеждены, что если бы США были способны разработать эффективную и финансово целесообразную форму защиты от баллистических ракет, то внутриполитическое давление в США привело бы к развертыванию систем ПРО. Такие системы были бы фактически предназначены для противодействия российским ракетам, даже если Вашингтон по ходу уверял бы, что ПРО будто направлена только против таких государств-изгоев, как Иран и Северная Корея.

Озабоченность российского руководства относительно угроз потенциалу ядерного сдерживания в последние годы вышла за пределы противоракетной обороны и теперь касается различного рода новых технологий. В числе последних можно упомянуть концепцию Быстрого глобального удара, подразумевающую разработку неядерных высокоточных вооружений и боеприпасов для нанесения ударов из космоса. В военной доктрине 2014 года эти вооружения были добавлены в список угрожающих России военных опасностей (Военная доктрина Российской Федерации, 12г). Как и в случае с ПРО, озабоченность связана с тем, что США могут использовать такое оружие для уничтожения российского потенциала ядерного сдерживания, сделав Россию беззащитной перед нападением со стороны НАТО или США.

Наконец, российское руководство выражает глубокую озабоченность относительно угрозы, создаваемой радикальными исламистскими организациями. Эта озабоченность обычно формулируется при обсуждении проблем глобального терроризма и экстремизма. Российская военная доктрина подчеркивает связь между радикальными вооруженными группировками и очагами межнациональной и межконфессиональной напряженности на фоне недостаточно эффективного международного антитеррористического сотрудничества (Военная доктрина, 12к, 12л). Значимость этой проблемы для российских лидеров подчеркивается ее выбором в качестве главной темы для Московской конференции по международной безопасности 2016 года. Учитывая историю исламистского партизанского движения на Северном Кавказе и осуществленных в России экстремистами за последние 20 лет терактов, российское руководство признает возможность возобновления волны атак, нацеленных на дестабилизацию российского государства.

Как обычно, российская военная доктрина не упоминает о наличии каких-либо угроз, исходящих от Китая. По всей видимости, это связано с тем, что Россия считает Китай стратегическим партнером, а не потенциальной угрозой. Тем не менее, российские эксперты регулярно обсуждают потенциальные долгосрочные риски, связанные с китайскими планами относительно российского Дальнего Востока. Они же периодически обсуждают актуальную уже в краткосрочной перспективе опасность того, что Россия становится чрезмерно зависимой от Китая, а ее роль сведена до младшего партнера и поставщика энергоресурсов КНР. Более того, российские военные постоянно проводят учения, ориентированные на отражение сухопутного нападения крупной державы на Дальнем Востоке и в Сибири. Хотя в качестве противника во время этих учений не упоминается ни одно государство, Китай является единственной страной, которая могла бы угрожать России сухопутным вторжением с востока.

В целом, в последние годы российское руководство стало больше беспокоиться по поводу тех угроз, которые как оно считает, исходят от НАТО и США. После «арабской весны» и особенно после связанных с выборами протестов 2011-2012 гг. в самой РФ оно стало подчеркивать опасность для России возбуждаемых извне протестов и смены режима. Взятые в совокупности, эти изменения в восприятии угроз внесли существенный вклад в ухудшение отношений России с Западом даже до того, как в 2014 году разразился конфликт в Украине.

Тем, кто планирует политику Запада, необходимо иметь в виду, что российские лидеры считают Россию более слабой по сравнению с оппонентами и настроены весьма настороженно. Это не исключает параллельного наличия представлений о том, что России надо быть более активной и инициировать конфликт тогда, когда под угрозой оказываются критически важные государственные интересы, и когда появляются возможности перехватить инициативу. В итоге, западные наблюдатели часто рассматривают Россию как носителя агрессивных и реваншистских установок, даже если сами российские лидеры воспринимают собственные действия, как направленные исключительно на укрепление позиций своей страны, уязвимых с точки зрения безопасности.

Региональные приоритеты

Российская внешняя политика остается ориентированной на Европу и Соединенные Штаты. Поскольку центром международной системы остаются евроатлантические институты, российские усилия по обретению признания в международной системе и географическая близость ее наиболее населенной части к Европе означает, что Европа остается для российской внешней политики географически приоритетным регионом. Россия имеет в Европе как экономические, так и политические интересы. Экономические интересы связаны с продажей энергоносителей, в то время как политически Россия стремится ослабить европейские институты, чтобы развивать отношения с отдельными государствами на двусторонней основе.

Второй проблемной зоной для России является ее уязвимая граница на юге. Российская политика в Центральной Азии и на Кавказе в последние годы определялась тремя различными перспективами: 1) соперничеством великих держав в регионе, побуждающим российских политиков подходить к анализу проблем региона сквозь призму геополитики и военной политики; 2) энергетическими проблемами, в подходе к которым акцент делается на сохранение эксклюзивных прав РФ на транзит газа и нефти из региона в Европу; а также 3) озабоченностью по поводу таких угроз международной безопасности как радикальный исламизм, терроризм и контрабанда наркотиков.

Внутренние противоречия между этими перспективами стали главным источником несогласованности российской политики в регионе. В зависимости от того, какая перспектива оказывалась главной, российские официальные лица маневрировали между: а) упором на мягкие угрозы безопасности, которым лучше всего противостоять посредством развития механизмов сотрудничества со странами внутри региона и за его пределами и б) осуществлением шагов по ограничению влияния внешних государств в регионе в рамках усилий по сохранению монополии на транзит энергоносителей, а также по достижению преобладания в соперничестве с США. В последние годы, по мере снижения степени участия США в центральноазиатских делах и падения цен на энергоносители, Россия стала уделять все больше внимания тому, чтобы обеспечить пребывание у власти дружественных Москве режимов и поддерживать их усилия по предотвращению восстаний и проникновения исламских экстремистов.

В последние годы Ближний Восток стал более важным для российской внешней политики. Ключевые цели России в регионе состояли в снижении нестабильности при одновременном наращивании своего влияния и сокращении влияния США. Российское руководство рассматривает политику США по продвижению демократии как главную причину хаоса и нестабильности в регионе. В то же время, перенапряжение США оказалось очевидно выгодным для интересов Москвы на Ближнем Востоке. Россия приложила усилия по использованию недовольства в регионе войной в Ираке и американской поддержкой общественных протестов против местных автократий для того, чтобы восстановить часть своего влияния на Ближнем Востоке, потерянного после распада СССР.

Операция в Сирии еще больше приблизила Москву к достижению этой цели, продемонстрировав, что у России есть интересы и ресурсы быть серьезным игроком в регионе. Организация постоянного военного присутствия в Сирии за последний год еще больше усилила российское влияние на Ближнем Востоке до такой степени, при которой, как утверждают некоторые аналитики, Россия теперь занимает главенствующее положение в Сирии, а возможно и в регионе в целом.

Участие России в ближневосточных делах также полно рисков. Фактически шиитский по составу партнеров альянс с Ираном, Ираком и Сирией привел к напряженности с государствами Залива, а в недавнем прошлом и к временному обострению отношений с Турцией. Этот альянс также ставит Россию в положение прямой конфронтации с ИГИЛ, потенциально подвергая ее более высокому риску террористических атак против российских интересов и/или российской территории.

Наконец российский «Азиатский поворот» до сих пор проявлялся скорее на уровне риторики, нежели в реальной политике. Российские элиты начинают осознавать, что Азия имеет значение сама по себе, а не только в качестве придатка или противовеса Западу. Однако пока что они были более компетентными в оценке значимости Азии, чем в разработке эффективных стратегий установления взаимодействия с ней. Отчасти это является следствием сохраняющегося доминирования старых стереотипов об Азии как о чем-то второстепенном. По большей же части это происходит из-за того, что трудно примирить отстаивание российских интересов в сферах экономики и безопасности в Азии с западоцентричным мировоззрением российской политической элиты.

Даже в Азии реакция России, по большей части, определяется поведением Соединенных Штатов, поскольку сдерживание и создание противовесов США являются одними из основных задач российской внешней политики по всему миру. В значительной мере это является следствием представлений российского руководства, что Россия может быть глобальной державой, лишь ограничивая влияние Соединенных Штатов. В Азии она пыталась (с ограниченным успехом) добиться этого посредством выстраивания ангигегемонистского консенсуса с Китаем и Индией. В то же время, несмотря на нынешние позитивные отношения с Пекином, российское руководство остается озабоченным по поводу наращивания китайской мощи и намерений КНР в долгосрочной перспективе, особенно с учетом усилий Китая по развитию проекта Шелкового пути. Москва опасается, что Китай может заменить Россию в качестве главного «Другого» в американской внешней политике, что оставит Россию не у дел. По этой причине, несмотря на нынешнюю напряженность в отношениях с США, российские лидеры не питают неприязни к американским усилиям по ограничению китайских амбиций в Азии и по всему миру. В целом, российские цели в Азии, по сути, превентивны: сдерживание США и Китая, поддержание российского влияния в регионе, ослабление проамериканских альянсов без дестабилизации региона. Реализация всех этих приоритетов должна сочетаться с невмешательством в региональные конфликты.

Заключение

Избрание Дональда Трампа президентом США вряд ли изменит стратегические расчеты Москвы. Россия продолжит стремиться максимально укреплять свой статус в мире, возможно предложив сделку, при которой США признают ее сферой влияния на соседние страны в обмен на более дружественные отношения в глобальном масштабе. Такой размен мог бы легитимизировать Россию в качестве глобальной великой державы без необходимости тратить скудные ресурсы на глобальную битву за влияние с Соединенными Штатами.

Original in English: Dmitry Gorenburg, “Russia’s Strategic Calculus: Threat Perceptions and Military Doctrine.”

 

Memo #:
448
Series:
2
PDF:
Pepm448_rus_Gorenburg_Nov2016.pdf
Related Topics
  • 2017
  • Горенбург
  • НАТО
  • Россия
  • США
Previous Article
Uncategorized

Everyone Loses The Ukraine Crisis and the Ruinous Contest for Post-Soviet Eurasia

  • January 24, 2017
  • PONARS Eurasia
View
Next Article
  • Commentary | Комментарии

Трамп не может просто взять и отменить санкции

  • January 25, 2017
  • Andrew Kuchins
View
You May Also Like
View
  • Policy Memos | Аналитика
  • Recommended | Рекомендуем

How Foreign Funders Should Strengthen Their Support for Civil Society: A Case Study of USAID in Kazakhstan

  • Sebastien Peyrouse
  • October 3, 2023
View
  • Policy Memos | Аналитика

Explaining Ukraine’s Resilience to Russia’s Invasion: The Role of Local Governance and Decentralization Reform

  • Andrii Darkovich, Myroslava Savisko and Maryna Rabinovych
  • September 11, 2023
View
  • Policy Memos | Аналитика

A Window of Opportunity by Default: Will Moldova Use It?

  • Ryhor Nizhnikau and Arkady Moshes
  • September 8, 2023
View
  • Policy Memos | Аналитика

Prigozhin’s Fate in Putin’s Russia: The Political Roles of Aircraft

  • Mark Kramer
  • September 7, 2023
View
  • Policy Memos | Аналитика

Foreign Fighters in Ukraine: Multiple Ideological Agendas, One Tactical Goal

  • Jean-François Ratelle, Mira Seales and Agnes Wenger
  • August 28, 2023
View
  • Policy Memos | Аналитика

Victory Despite the Cost: What Ukrainians Think about the War, Peace, and Russia

  • Yuriy Matsiyevsky
  • August 11, 2023
View
  • Policy Memos | Аналитика

Why the West Should Localize Anti-Corruption Efforts in Ukraine

  • Olena Lennon
  • July 21, 2023
View
  • Policy Memos | Аналитика

One Step Ahead of the Dictator: OVD-Info and the Rebuilding of Russian Civil Society

  • Maria Chiara Franceschelli and Viacheslav Morozov
  • July 19, 2023
PONARS Eurasia
  • About
  • Membership
  • Policy Memos
  • Recommended
  • Events
Powered by narva.io

Permissions & Citation Guidelines

Input your search keywords and press Enter.