PONARS Eurasia
  • About
    • Contact
    • List of Members
  • Policy Memos
    • List of Policy Memos
  • Podcast
  • Online Academy
  • Events
    • Past Events
  • Recommended
Contacts
Address 1957 E St NW, Washington, DC 20052 adminponars@gwu.edu 202.994.5915
NEWSLETTER
Facebook
Twitter
YouTube
Podcast
PONARS Eurasia
PONARS Eurasia
  • About
    • Contact
    • List of Members
  • Policy Memos
    • List of Policy Memos
  • Podcast
  • Online Academy
  • Events
    • Past Events
  • Recommended
DIGITAL RESOURCES
digital resources

Bookstore 📚

Knowledge Hub

Course Syllabi

Point & Counterpoint

Policy Perspectives

RECOMMENDED
  • In the Caucasus, There Is a Peace Agreement but Not Peace

    View
  • Russia’s Niche Soft Power: Sources, Targets and Channels of Influence

    View
  • A Weak Link in NATO? Bulgaria, Russia, and the Lure of Espionage

    View
  • Russia’s Weak Strongman: The Perilous Bargains That Keep Putin in Power

    View
  • Special Issue: Russia’s 2020 Constitutional Reform: The Politics of Institutionalizing the Status-Quo

    View
RSS PONARS Eurasia Podcast
  • How is the Russian Government Coping with Rising Food Prices? [Lipman Series 2021] March 15, 2021
    In this week's PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman chats with Anton Tabakh about rising food prices in Russia, and what they might mean for Russia's current and future stability.
  • The Communist Party of the Russian Federation: More Than Just Systemic Opposition? [Lipman Series 2021] March 5, 2021
    In this week's episode of the PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman chats with Felix Light and Nikolay Petrov about the contemporary Communist Party of the Russian Federation, including the divisions between its leadership and membership, its attitude toward Alexei Navalny, and why it might be more than just "systemic" opposition after all.
  • Internet Resources: Civic Communication and State Surveillance [Lipman Series 2021] February 16, 2021
    In this week's PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman chats with Andrei Soldatov and Tanya Lokot about the role of the internet in contemporary Russian politics, including both as a tool of the Russian opposition and as an instrument of the increasingly repressive Russian regime.
  • The Rise of Alexei Navalny's Political Stature and Mass Protest in Russia [Lipman Series 2021] February 1, 2021
    In the first PONARS Eurasia Podcast of 2021, Maria Lipman chats with Greg Yudin about the current protests taking place in Russia, and what Alexei Navalny's growing popular support means for the Putin regime.
  • Russian Social Policy in the COVID-19 Era [Lipman Series 2020] December 21, 2020
    In 2020’s final episode of the PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman chats with Sarah Wilson Sokhey and Ella Paneyakh to discuss Russian social policy in the COVID-19 era, and public perception of Russia’s overall pandemic response.
  • Conscious Parenting Practices in Contemporary Russia [Lipman Series 2020] December 10, 2020
    In this week's episode of the PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman chats with Julia Yuzbasheva and Maria Danilova to learn more about the proliferation of "conscious parenting" practices in contemporary Russian society.
  • The Transformation of Belarussian Society [Lipman Series 2020] November 11, 2020
    In this episode of the PONARS Eurasia Podcast, Masha Lipman chats with Grigory Ioffe about the long-term and short-term factors that led up to the current protests in Belarus, and the ongoing transformation of Belarussian society.
  • Russian Lawmakers Adjust National Legislation to the Revised Constitutional Framework [Lipman Series 2020] October 26, 2020
    In this week’s PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman chats with Ben Noble and Nikolay Petrov about ongoing changes to Russia’s national legislation based on the recently revised constitutional framework, and what these changes portend for the 2021 Duma election.
  • Russia's Regional Elections [Lipman Series 2020] September 25, 2020
    In this week’s PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman chats with Graeme Robertson and Konstantin Gaaze about Russia’s September 13 regional elections and whether or not the Kremlin should be worried about upcoming Duma elections.
  • Understanding the Protests in Belarus [Lipman Series 2020] September 11, 2020
    In this week's PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman chats with Natalya Chernyshova (University of Winchester) and Nikolay Petrov (Chatham House) about the ongoing protests in Belarus, and what they mean for the future of the current regime.
  • Policy Memos | Аналитика

Сила без доброты: Ксенофобия и государство в России

  • March 4, 2014
  • Mikhail Alexseev

При разработке опроса общественного мнения об отношении к миграции и мигрантам в России, который был проведен Аналитическим Левада-Центром в 2005 г., я включил в анкету––как индикатор радикальных ксенофобских настроений–дословно скопированный стандартный вопрос из опросов “Евробарометр”, которые регулярно проводятся в Евросоюзе. Мы спросили 680 респондентов, отобранных по многоступенчатой случайной выборке на территории России, насколько они были согласны или не согласны со следующим утверждением: “Надо всех мигрантов – легальных и нелегальных – и их детей выселить в места их прежнего проживания.” Примерно 43% респондентов—более, чем вдвое больше, чем в среднем по ЕС–согласились с этим. Летом 2013, другой респектабельный российский центр по изучению общественного мнения, РОМИР, задал идентичный вопрос 1000 респондентам, отобранным по похожей общенациональной выборке в России. Результат оказался практически таким же—примерно 47% респондентов согласились с данным утверждением. [1]

В настоящей статье представлены предварительные результаты систематического анализа устойчивости экстремальной ксенофобии в России за последние десять лет на уровне индивидуальных восприятий. Анализ стал возможен, поскольку опрос РОМИР 2013 г.—проведенный, как часть проекта Университета Осло и Норвежского Инситута Международных Дел (NUPI) «Новый национализм в России»[2]–включал многие из тех же самых вопросов, которые были заданы в моем опросе с Левадой-центром в 2005 г. Эти вопросы отражают статистически значимые корреляты анти-миграционных настроений, установленные в результате серьезных политических и социологических исследований. Главное внимание уделяется роли групповых угроз (безопасности и экономическому благополучию), межгрупповым предубеждениям, межгрупповым контактам, и миграционной дилемме безопасности. Первый этап анализа оценивает изменения в общественном мнении россиян по этим факторам с 2005 по 2013 гг.[3] За этим следует  статистический анализ влияния этих факторов на уровень поддержки поголовной депортации мигрантов в 2005 и в 2013 гг. Результаты анализа позволяют лучше понять движущие силы ксенофобских настроений в России и за ее пределами. Наиболее значительный вывод состоит в том, что социальная изоляция мигрантов и сомнения в силе и устойчивости своего государства вероятно поддерживают ксенофобию, даже при улучшении экономики и при ослаблении межгрупповых предрассудков.

Групповые угрозы: «этнизация» безопасности

В 2005 и 2013 гг. примерно одинаковое количество (85%) респондентов считали, что миграция угрожает безопасности России.[4] Однако, мнения о природе угроз кардинально изменились. Страх, что миграция может поддерживать терроризм, резко спал. Однако, страх, что миграция может привести к незаконным поселениям, а также этническим и религиозным конфликтам резко возрос (График 1).[5] Такие изменения скорее всего отражают изменения в российском социальном и политическом контексте за последнее десятилетие. С одной стороны, по мере отдаления в прошлое сепаратистских войн в Чечне и уменьшения числа жертв продолжающихся вооруженных столкновений на Северном Кавказе после 2011, терроризм и бандитизм могут естественно восприниматься как менее вероятные угрозы. С другой стороны, этот период характеризовался разборками и конфликтами между местным, преимущественно славянским населением и преимущественно неславянскими мигрантами—включая конфликты, которые переросли в массовые насильственные столкновения, такие как в Кондопоге 2006 г. и на Манежной площади в Москве в конце 2011 г. Погромы в подмосковном Бирюлеве осенью 2013 г. свидетельствуют, что лежащая в основе предыдущих массовых столкновений социальная напряженность скорее всего оставалась существенной в период проведения опроса РОМИР. В таком контексте угрозы стабильности и безопасности естественно воспринимаются как угрозы основополагающей гупповой идентичности, особенно этнической и религиозной.

Групповые угрозы: меньше причин для экономических опасений

Доходы домохозяйств респондентов существенно выросли, а уровень безработицы спал с 2005 по 2013 год, что означает ослабление хорошо известных источников угроз экономическому благополучию россиян. Средний размер доходов на члена семьи в опросе Левада-центра 2005 г. составил 3000 рублей, а в опросе РОМИР 2013 – уже 12500 рублей. Более того, можно принять во внимание, что в 2005 г. задавался вопрос о том, при каком доходе на члена семьи, респонденты бы считали, что можно жить нормально. В среднем по РФ, этот показатель составил 8000 рублей. Это означает, что в 2013 г. большинство респондентов достигли уровня доходов выше желаемых в 2005 г., и со значительным запасом для смягчения эффектов инфляции. Доля респондентов, назвавшихся безработными ввиду потери работы снизилась с 5.4% в 2005 г. до 2.3% в 2013 г. И хотя разница находится в пределах суммы случайных погрешностей выборок (т.е., строго говоря, статистически незначима), в относительном выражении она отражает снижение числа безработных респондентов более, чем вдвое, что соотносится с общим улучшением российской экономики.[6] Кроме того, доля респондентов, считавших «подрыв российской экономики» главной угрозой, связанной с миграцией, осталась довольно низкой – 7% в 2005 г. и 8% в 2013 г. Опасения, что мигранты могут отнять у местных жителей рабочие места, немного снизились, хотя и недостаточно, чтобы превыситъ сумму погрешностей выборки в обоих опросах. Примерно 72% респондентов в 2005 г. и 68% в 2013 поддержали ограничения для найма мигрантов на работу.

Межгрупповые предрассудки: этничность и религия

Одно из самых знаменательных изменений в опросе 2013 г. по сравнению с 2005 г.– это увеличение с 13% до 23.5% числа респондентов, сказавших, что национальность (т.е., этническая идентификация) не имеет значения при выборе брачных партнеров. Кроме того, в 2013 г. меньше респондентов считали неприемлимыми браки своих близких родственников с мигрантами из числа чеченцев, армян, азербайджанцев и казахов.[7] С другой стороны, столь же значительным было увеличение числа респондентов с 43% в 2005 г. до 62% в 2013г., которые согласились с утверждением, что Ислам представляет угрозу для российской культуры и стабильности.[8] При этом, значительно возросло число респондентов идентифицировавших себя как православные верующие—с 65% в 2005 г. до 78% в 2013 г.  Это произошло на фоне усиления религиозной самоидентификации среди россиян в целом—доля респондентов, сказавших, что они не исповедуют никакой религии сократилась с 26.5% в 2005 г. до 17% в 2013 г.[9] Отмеченные тенденции этнической и религиозной идентификации противоположны друг другу—первая скорее всего ослабляет ксенофобию, вторая скорее всего ее усиливает.

Межгрупповые контакты: Россия – не «плавильных котел»

Самым значительным изменением в плане межгрупповых контактов был рост доли респондентов с 4% в 2005 г. до 16% в 2013 г., которые сказали, что имели деловые контакты с мигрантами помимо покупки товаров у мигрантов-торговцев, и что во время этих контактов они знакомились с мигрантами. В то же время, из числа тех, кто имел контакты с мигрантами, доля респондентов, сказавших, что у них среди мигрантов есть друзья, знакомые, или сослуживцы уменьшилась с 47% в 2005 г. до 36% в 2013 г. Несмотря на приезд миллионов мигрантов с 1991 г., доля россиян, ответивших, что живут по соседству с мигрантами практически не изменилась (в районе 13% респондентов). Это означает, что возможности для уменьшения анти-миграционной враждебности в России за прошедшее десятилетие посредством личных контактов и взаимной «притирки» оставались ограниченными.

«Дилемма безопасности»: слабость и сила государства

Лишь 15% респонентов в 2005 г. и 13% в 2013 г. согласились с утверждением, что национальное разнообразие—которое возрастает быстрее всего в результате миграции—укрепляет российское государство. Вместе с тем, доля респондентов, считавших, что национальное разнообразие ослабляет Россию уменьшилась с 42% до 25%. Однако, это уменьшение практически полностью вылилось лишь в увеличение неопределенности в отношении эффектов миграции—т.е., в примерно эквивалентное увеличение числа респондентов, сказавших, что национальное разнообразие в чем-то укрепляет, а в чем-то ослабляет Россию. Одним из политически значимых последствий неохотности рассматривать национальное разнообразие как сильную сторону России является неизменность согласия подавляющего большинства респондентов с утверждением, что на ведущие государственные должности следует назначать только русских по национальности. Около 77% респондентов и в 2005г. и в 2013 г. поддержали такую идею—несмотря на то, что это явная форма дискриминации по национальному признаку, противоречащая Конституции РФ.

Роль СМИ

Несмотря на различия в формулировке вопросов, ярко прослеживается переход от телевидения к интернету как основному источнику новостей среди россиян. В 2005 г. около 87% респондентов сказали, что в основном узнают о миграции и мигрантах из теленовостей на трех главных и подконтрольных государству телеканалах (ОРТ, РТР, НТВ). Только 0.5% респондентов ответили тогда, что подобные новости они получают по интернету (включая вебсайты, электронную почту, и чаты). В 2013 г., уже 21% респондентов назвали главным источником новостей интернет. Телевидение осталось главным источником для большинства россиян, но их доля сократилась до 68%. Разница была в том, что в 2013 г. вопрос задавался о новостях в целом, а не только о миграции. Однако, скорее всего, примерно такая же тенденция характеризовала и получение новостей о миграции. Эффекты перехода к интернету не обязательно легко просматриваются. Большинство научных исследований рассматривало интернет как средство распространения этнической и религиозной враждебности, хотя некоторые исследователи сделали заключение, что интернет может способствовать терпимости в обществе.

Статистические тесты: постоянство и перемены

Для оценки степени зависимости анти-миграционных настроений в 2005 и 2013 гг. от каждого из вышеописанных мнений и стандартных социально-демографических факторов (доход, образование, профессия, пол респондентов), контролитуя все остальные предикторы (мнения и факторы), в данном исследование проделан анализ опросных данных с помощью иерархической регрессии наименьших квадтратов. Зависимая переменная (исход) – это уровень согласия или несогласия с поголовной депортацией всех мигрантов и их детей. Результаты упрощенно представлены в Таблице 1, по степени статистической значимости (т.е., вероятности, что каждый из факторов сотносится с поддержкой депортации больше, чем в результате случайного совпадения ответов).

Неуверенность в силе государственной власти (т.е., страх анархии)—фундаментальная и отличительная концепция теории иммиграционной дилеммы безопасности—была наиболее постоянным и наиболее статистически значимым предиктором радикальных анти-миграционных настроений. Опасения, что национальное разнообразие—прямое и явное следствие миграции—ослабляет Россию, соотносились с наибольшей степенью значимости, чем другие независимые переменные (предикторы), с поддержкой поголовной депортации мигрантов как в 2005, так и в 2013 г. В 2005 г., 44.5% респондентов, считавших, что национальное разнообразие ослабляет Россию, поддерживали депортацию, в то время, как только 28.4% респондентов, считавших, что национальное разнообразие укрепляет Россию, также поддерживали депортацию. В 2013 г., депортацию поддерживали 50.3% респондентов, считавших, что национальное разнообразие ослабляет Россию, и только 34.3% респондентов, считавших, что национальное разнообразие Россию укрепляет. Учитывая большие размеры выборок, эти различия имеют высокий уровень статистической значимости (вероятность случайной ассоциации в таких масштабах не более 0.1% в обоих опросах). Ни один другой предиктор не имел столь статистически значимого уровня ассоциации с поддержкой депортации. При этом, значимость восприятия межнациональных и межрелигиозных различий между местными жителями и мигрантами концептуально соотносится и с опасением анархии, через восприятие угрозы межнациональных или межрелигиозных конфликтов. Уровень значимости этих предикторов тем не менее колебался, и был существенно выше в 2013 г., чем в 2005 г. В то же время, опасения экономической конкуренции со стороны мигрантов ослабли и не были статистически значимым предиктором поддержки депортации по данным опроса 2013 г.

Также статистически значимым показателем в обоих опросах было наличие у респондентов друзей среди мигрантов—причем, независимо от восприятия влияния национального разнообразия на силу государства. Однако, в целом, наличие или отсутствие контактов с мигрантами не соотносилось с поддержкой депортации на статистически значимом уровень. Одним из интересных результатов было то, что пользующиеся интернетом респонденты (37% в опросе 2013 г.) систематически реже поддерживали депортацию мигрантов, чем все остальные респонденты при всех прочих равных условиях. Из 692 ответивших на вопрос о депортации, только 39,5% пользователей интернета согласились с поголовной депортацией мигрантов, в то время как 54.4% из тех, кто не пользовался интернетом поддержали депортацию. Это означает, что в опросной выборке было мало пользователей интернета, поддавшихся влиянию пропаганды межгрупповой ненависти. Скорее всего, данный результат свидетельствует, что респонденты с более высоким уровнем образования и эрудиции—т.е., в среднем, более вероятные пользователи интернета—были менее враждебны к мигрантам.

Заключение: сила в доброте

На первый взгляд, главные результаты исследования контринтуитивны. Как бы там ни было, но с 2005 г. правительство России значительно усилило финансирование и обеспечение вооруженных сил, правоохранительных органов, министерства по чрезвычайным ситуациям, и других органов безопасности (т.е., в целом, на «силовые структуры»). Представители или выходцы из силовых структур также получили значительную долю высоких государственных должностей и выделенных под них материальных ресурсов. Размещение значительных контингентов вооруженных сил и полиции на Северном Кавказе способствовало ограничению действий и в целом сокращению радикального исламистского вооруженного подполья. Количество вооруженных нападений со стороны членов этого подполья и число жертв от вооруженных столкновений снизилось к 2013 г. Маленькая, быстрая, и победоносная война против Грузии в 2008 г. усилила военное присутствие России на Кавказе и контроль России над важными участками своих ранее неспокойных южных границ. Реализация крупномасштабных энергетических и инфраструктурных проектов восстановили влияние Кремля в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке России. Прием саммита АТЭС 2012 г. во Владивостоке ознаименовал новый подъем России в Азии. В целом по стране продолжали регулярно выплачиваться зарплаты и пенсии, индивидуальные доходы значительно выросли, и безработица сократилась. Экономическая политика правительства свела к минимуму для России негативные последствия глобального финансового кризиса 2008-2009 гг. Российское правительство также продемонстрировало силу, ужесточив меры по борьбе с нелегальной миграцией. Федеральная миграционная служба была поставлена под контроль МВД. Санкции за трудоустройство незаконных мигрантов и их проверка были ужесточены. Патрулирование и обыски мест предполагаемой дислокации незаконных мигрантов стали более частыми, задействовали больше силовиков, и имели результатом увеличение числа арестов, задержаний, и депортаций мигрантов.

Имея в виду эти тенденции, можно было ожидать, что опасения за силу государственной власти и, соответсвенно, ксенофобские настроения в России будут ослабевать. Но этого не произошло. Данные опросов дают представление о том, что может объяснить этот парадокс. Российское государство стало сильнее, но не стало добрее. Остаются серьезные проблемы с интеграцией мигрантов в российское общество. В 2013, меньше респондентов, чем в 2005 г. сказали, что у них есть друзья или знакомые среди мигрантов. Значительно большая доля респондентов в 2013 г., чем ранее, опасаются межнациональных конфликтов – возрастающее число которых происходит в результате проблем с интеграцией мигрантов и массовых зачисток и проверок органами праворпорядка торговых точек и общежитий. Политические меры, направленные на усиление безопасности россиян, вероятно способствуют росту опасения среди россиян за свою безопасность. От мигрантов требуется и ожидается больше усилий для интеграции в российское общество, чем от российского общества ожидается, что оно должно стать более гостеприимным и разнообразным. Россияне, которые верят, что национальное разнообразие укрепляет их страну, остаются незначительным меньшинством населения.

Как подразумевает данный анализ, чтобы граждане верили в силу государства, этому государтву необходимо не только обеспечивать обороноспособность и благосостояние страны, но и стать гибче и приспособленнее к росту национального и религиозного разнообразия общества—разнообразия, которое в конце концов является результатом развития и либерализации мировой экономики. В свою очередь это означает, что анти-миграционная политика – опасный курс для России. Широко распространенные ксенофобские настроения усиливают соблазн для политиков быстро и легко набрать очки для увеличения своей популярности. Но более мудрой государственной стратегией была бы адаптация к таким мировым рыночным силам, как миграция. Сопротивление этим силам, как показывают опросы, скорее всего будет вести к размыванию социальной базы внутренней безопасности и стабильности России.

График 1. Представления об угрозах от миграции, по опросам 2005 и 2013 гг.

Таблица 1. Регрессионный анализ значимости основных предикторов поддержки россиянами поголовной депортации мигрантов и их детей.

Примечание: Число звездочек обозначает уровень статистической значимости: *** означает, что вероятность данного результата исключительно по случайности составляет менее 0,1%; ** — менее 1% по случайности; * – менее 5% по случайности. Чем больше звездочек, тем более значима ассоциация данного предиктора поддержкой депортации. Основано на анализе чисел респондентов N=680 (опрос Левада-центра 2005 г.) и N=1000 (опрос РОМИР 2013 г.).

Опубликовано также:

Михаил Алексеев. "Мифы о мигрантах. Чем больше всего приезжие пугают россиян".  Slon, 04.03.2014 (4486  5)

Михаил Алексеев. "Китайская миграция на российском Дальнем Востоке". Эхо Москвы. 23.05.2014 (1867  7)


[1] Для обеспечения адкеватности сравнения результатов опросов с выборками разной численности, процент респондентов вычисляется из числа ответивших на данный вопрос респондентов, т.е., без учета отказавшихса отвечатъ и ответивших “не знаю” (таких респондентов было 8%, когда данный вопрос задавался в 2005 г. и 9% в 2013 г.).  Из тех, кто согласился с данным утверждением в обоих опросах, примерно половина респондентов выразили полное согласие. 

[2] http://www.hf.uio.no/ilos/english/research/projects/neoruss/

[3] Для того, чтобы быть статистически значимой, разница между процентом ответов на один и тот же вопрос в 2005 и 2013 гг. должна превышать сумму случайных погрешностей выборок в обоих опросах, т.е., приблизительно 7%.

[4] Поскольку формулировка вопросов в 2005 и 2013 гг. отличалась, данная оценка основана на косвенных показателях—т.е., общее число ответов минус отказы от ответов и “не знаю” в обоих опросах; минус ответы, что миграция наносит ущерб природе в опросе 2013 и минус ответы, что миграция армян, чеченцев, азербайджанцев и китайцев не представляет угрозы безопасности России в опросе 2005 г.

[5] Исключенные из подсчетов отказы от ответов и ответы «не знаю» на этот вопрос составили 2% от общего числа респондентов в 2005 г. и 6,5% в 2013 г.

[6] Как минимум, это означает, что улучшение экономических условий не повлекло за собой увеличение безработицы, что могло бы нивелировать позитивные эфекты роста индивидуальных доходов.

[7] Единственным исключением было отношение к бракам с китайскими мигрантами, которое осталось неизменным. В обоих опросах примерно 90% респондентов были русскими по национальности.

[8] Отказ от ответов и «не знаю» по данному вопросу составили 19.2% в 2005 г. и 8.6% в 2013. Эта разница означает, что не выскасавшие своего мнения респонденты в 2005 г. скорее всего считали Ислам угрозой, и что это мнение было более приемлемым для высказывания в 2013 г. Однако, этот фактор объясняет только половину роста враждебных восприятий Ислама.

[9] Отказ от ответа и “не знаю” по этому вопросу составили 2.7% в 2005 г. и 6.1% в 2013 г. В 2013 г., к числу респондентов, назвавших себя неверующими (14.2%), добавлены респонденты, назвавшиеся атеистами (2.8%).

 

Memo #:
306
Series:
2
PDF:
pepm_306_rus_Alexeev_Jan2014.pdf
Mikhail Alexseev
Website | + posts
Professor of Political Science
Affiliation

San Diego State University
Links

San Diego State University (Bio)
Expertise

Russia, Caucasus, Politics, Migration, Ethnicity
  • Mikhail Alexseev
    https://www.ponarseurasia.org/members/mikhail-alexseev/
    Under the Cover of COVID-19: Reverse Irredentism Rising in East Ukraine’s “People’s Republics”
  • Mikhail Alexseev
    https://www.ponarseurasia.org/members/mikhail-alexseev/
    Through Europe’s Gate, Out of Russia’s Net: How Ukrainians’ Visa-Free EU Travel Offsets Moscow’s Disinformation
  • Mikhail Alexseev
    https://www.ponarseurasia.org/members/mikhail-alexseev/
    Crimea Come What May: Do Economic Sanctions Backfire Politically?
  • Mikhail Alexseev
    https://www.ponarseurasia.org/members/mikhail-alexseev/
    Russian TV has enthusiastically covered the Trump-Ukraine scandal
Related Topics
  • Slon
  • Алексеев
  • миграция
  • ПОНАРС
  • Россия
Previous Article
  • Policy Memos | Аналитика

Трудный путь Украины к европейской интеграции

  • March 4, 2014
  • Olexiy Haran
View
Next Article
  • Policy Memos | Аналитика

Европейский Союз в Восточной Европе: Приобретает ли нормативная сила геополитическое измерение?

  • March 4, 2014
  • Andrey Makarychev
View
You May Also Like
View
  • Policy Memos | Аналитика

This Time is Different (Again): The Political Consequences of the Economic Crisis in Russia

  • Andrei Semenov
  • April 1, 2021
View
  • Policy Memos | Аналитика

The Dzerzhinsky Discord: Who Will Fill the Vacancy in Lubyanka Square?

  • Maria Lipman
  • March 19, 2021
View
  • Policy Memos | Аналитика

The Political Consequences of Public Relations Miscalculations: Will Ukraine’s Anti-corruption Bureau be Terminated?

  • Ivan Gomza
  • March 12, 2021
View
  • Policy Memos | Аналитика

The Belarus Protests and Russia: Lessons for “Big Brother”

  • Natalya Chernyshova
  • March 1, 2021
View
  • Policy Memos | Аналитика

Central Asian Responses to COVID-19: Regime Legitimacy and [De]Securitization of the Health Crisis

  • Mariya Omelicheva and Lawrence P. Markowitz
  • March 1, 2021
View
  • Policy Memos | Аналитика

COVID-19 in Russia: What Russians Expected, What They Got, and What They Think About It

  • Sarah Wilson Sokhey
  • February 22, 2021
View
  • Policy Memos | Аналитика

The Russian Parliament and the Pandemic: A State of Emergency, Post-constitutional Changes, Retaliatory Laws

  • Ekaterina Schulmann
  • February 16, 2021
View
  • Policy Memos | Аналитика

Pasta and Sugar, Not Navalny, Are Putin’s Main Worries

  • Evgeny Finkel, Janetta Azarieva and Yitzhak Brudny
  • February 9, 2021

Leave a Reply Cancel reply

Your email address will not be published. Required fields are marked *

PONARS Eurasia
  • About
  • Membership
  • Policy Memos
  • Recommended
  • Events

Permissions & Citation Guidelines

Input your search keywords and press Enter.