PONARS Eurasia
  • About
    • Contact
    • Membership
      • All Members
      • Core Members
      • Collegium Members
      • Associate Members
      • About Membership
    • Ukraine Experts
    • Executive Committee
  • Policy Memos
    • List of Policy Memos
    • Submissions
  • Podcasts
  • Online Academy
  • Events
    • Past Events
  • Recommended
  • Task Forces
    • Ukraine
    • Amplifying Voices of Europe, the Caucasus, and Central Asia (AVECCA)
  • Ukraine Experts
Contacts

Address
1957 E St NW,
Washington, DC 20052

adminponars@gwu.edu
202.994.5915

NEWSLETTER
Facebook
Twitter
YouTube
Podcast
PONARS Eurasia
PONARS Eurasia
  • About
    • Contact
    • Membership
      • All Members
      • Core Members
      • Collegium Members
      • Associate Members
      • About Membership
    • Ukraine Experts
    • Executive Committee
  • Policy Memos
    • List of Policy Memos
    • Submissions
  • Podcasts
  • Online Academy
  • Events
    • Past Events
  • Recommended
  • Task Forces
    • Ukraine
    • Amplifying Voices of Europe, the Caucasus, and Central Asia (AVECCA)
  • Ukraine Experts
DIGITAL RESOURCES
digital resources

Bookstore 📚

Knowledge Hub

Course Syllabi

Point & Counterpoint

Policy Perspectives

RECOMMENDED
  • How Foreign Funders Should Strengthen Their Support for Civil Society: A Case Study of USAID in Kazakhstan

    View
  • Clearing the Air: Secretary Blinken Visits Ukraine

    View
  • Ukraine Task Force: Getting Ukraine Right: From Negotiations Trap to Victory

    View
  • Ensuring Genuine Results? A New Electoral Design in Uzbekistan

    View
  • Ukraine, Taiwan, and Macron’s “Strategic Autonomy”

    View
RSS PONARS Eurasia Podcast
  • The Putin-Xi Summit: What's New In Their Joint Communique ? February 23, 2022
    In this week’s PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman speaks with Russian China experts Vita Spivak and Alexander Gabuev about the February meeting between Vladimir Putin and Xi Jinping, and what it may tell us about where the Russian-Chinese relationship is headed.
  • Exploring the Russian Courts' Ruling to Liquidate the Memorial Society January 28, 2022
    In this week’s PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman chats with scholars Kelly Smith and Benjamin Nathans about the history, achievements, and impending shutdown of the Memorial Society, Russia's oldest and most venerable civic organization, and what its imminent liquidation portends for the Russian civil society.
  • Russia's 2021 census and the Kremlin's nationalities policy [Lipman Series 2021] December 9, 2021
    In this week’s PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman chats with social scientist Andrey Shcherbak about the quality of the data collected in the recent population census and the goals of Vladimir Putin's government's nationalities policy
  • Active citizens of any kind are under threat [Lipman Series 2021] November 5, 2021
    In this week’s PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman chats with Alexander Verkhovsky about the Kremlin's ever expanding toolkit against political and civic activists, journalists, and other dissidents.
  • Russia's Legislative Elections followup [Lipman Series 2021] October 4, 2021
    In this week’s PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman chats with Tanya Lokot and Nikolay Petrov about the results of Russia’s legislative elections and about what comes next.
  • Why Is the Kremlin Nervous? [Lipman Series 2021] September 14, 2021
    In this week’s PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman chats with Ben Noble and Nikolay Petrov about Russia’s September 17-19 legislative elections, repressive measures against electoral challengers, and whether to expect anything other than preordained results.
  • Vaccine Hesitancy in Russia, France, and the United States [Lipman Series 2021] August 31, 2021
    In this week's PONARS Eurasia Podcast episode, Maria Lipman chats with Denis Volkov, Naira Davlashyan, and Peter Slevin about why COVID-19 vaccination rates are still so low across the globe, comparing vaccine hesitant constituencies across Russia, France, and the United States.  
  • Is Russia Becoming More Soviet? [Lipman Series 2021] July 26, 2021
      In a new PONARS Eurasia Podcast episode, Maria Lipman chats with Maxim Trudolyubov about the current tightening of the Russian political sphere, asking whether or not it’s helpful to draw comparisons to the late Soviet period.
  • The Evolution of Russia's Political Regime [Lipman Series 2021] June 21, 2021
    In this week's episode of the PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman chats with Grigory Golosov and Henry Hale about the evolution of Russia's political regime, and what to expect in the lead-up to September's Duma elections.
  • Volodymyr Zelensky: Year Two [Lipman Series 2021] May 24, 2021
    In this week's episode of the PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman chats with Sergiy Kudelia and Georgiy Kasianov about Ukrainian President Zelensky's second year in office, and how he has handled the political turbulence of the past year.
  • Policy Memos | Аналитика

Роль эмоций и сознания в общественной динамике и поляризации отношений между востоком и западом

  • September 26, 2014
  • Gulnaz Sharafutdinova

Исторические эпохи — это вулканы. Все то прошлое, годами копившееся под тонким слоем ежедневных событий, вдруг, подобно лаве, прорывается на поверхность. И противоречия, спящие веками, просыпаются вновь.

                                                                                                            Владимир Ермоленко[1]

Драматические события связанные с российской аннексией Крыма, продолжающейся войной на востоке Украине,  сбитым малазийским самолетом и войной санкций между Россией и западом сопровождались не только усугублением глобальной политической обстановки, но и всплеском эмоций и массовой истерией в медийном пространстве со всех сторон участников конфликта.  Усиливающаяся конфронтация между США и Евросоюзом с одной стороны и Россией с другой, привели к эскалации антиамериканских и антизападных настроений в российском обществе и антироссийских настроений на западе, подогретых медийными сюжетами, а иногда и неприкрытой пропагандой, особенно отчетливо просматриваемой на российских телевизионных каналах.    

В данном контексте, эмоциональное состояние российского общества и его внутренние противоречия заслуживают особого внимания. С одной стороны, число россиян живущих в постоянном страхе третьей мировой войны недавно достигло 27%, в то время как 52% выразили общую озабоченность этим вопросом.  Эти цифры несомненно указывают на растущее беспокойство общества в связи с конфликтом между Россией и западом. В то же время, общественные опросы проведенные ВЦИОМ в августе 2014 года и подтвержденные центром Левады указывают на то, что россияне довольны своей жизнью как никогда ранее. Индексы удовлетворения жизнью, материального благосостояния и социального оптимизма достигли 25 летнего максимума, соответственно на уровне 79, 76 и 77 процентов от количества опрошенных.[2]  Рейтинги поддержки населением президента Путина в последние месяцы тоже оставались на беспрецедентно высоком уровне между 82 и 86 процентами.  Парадоксальным образом, события которые всколыхнули запад, воскресив всевозможные страхи связанные с исторической ролью России в Восточной Европе, одновременно придали россиянам ощущение растущего благополучия, уверенности в себе, патриотизма и веры в своего президента.  

Политологи обычно не анализируют фактор эмоций в политическом процессе.  Это чаще обсуждается журналистами, что прослеживается и в комментариях по поводу конфликта между Россией и Украиной.[3]  Причины такой сдержанности более менее понятны, хотя изучение эмоциональной подоплеки конфликтов важно и по научным и по политическим соображениям.  С научной точки зрения фактор эмоций может помочь в понимании причинно-следственных связей, лежащих в основе тех или иных событий, которые на первый взгляд могли бы показаться нерациональными или труднопонимаемыми.  Так, действия Кремля в отношении Крыма нередко интерпретируются как недальновидные и не имеющие отношения к долгосрочным интересам России.  Действительно, если рассматривать только экономическую или внешнеполитическую цену, которую приходится платить России за интеграцию Крыма, то нерациональность этой политики вполне очевидна.  Но эти соображения целесообразны только в том случае, если интересы России рассматриваются в отрыве от истории и национального самосознания.  Если рассматривать национальное самосознание как один из основополагающих факторов определяющих интересы России, то действия Кремля сразу приобретают другую окраску, привлекая внимание к неразрешенным конфликтам связанным с несформированной национальной идентичностью, пост-имперским синдромом и эмоциональной травмой, которую испытало российское общество после развала Советского Союза. В таком контексте Крым можно рассматривать как вновь найденный символ возрождения былой славы и престижа Советского Союза.

Большинство западных комментаторов обращают внимание на роль пропаганды в формировании общественного мнения в России, указывая на влияние Кремля в усилении антиамериканских и антизападных настроений.  Политический кризис в Украине действительно сопровождался серьезным психологическим давлением на российское общество со стороны телевизионных каналов, возродивших ненавистные фигуры неофашистов и бандеровцев, якобы работающих совместно с Соединенными Штатами.  Даже после президентских выборов в мае этого года, которые продемонстрировали, что радикальные национальные кандидаты получили менее 1 процента голосов, истерия по поводу фашистской хунты в Киеве продолжилась.

Достаточно нескольких минут просмотра главных российских каналов чтобы убедиться в массивном и оркестрованном сверху искажении информации, преподносимой по телевидению с целью эмоциональной мобилизации общества.[4] Социологи и психологи правда утверждают, что пропаганде подвержены не все.[5]  Люди обычно не верят в то, во что они не хотят верить, и человеческий мозг воспринимает информацию очень селективно, отсеивая все то, что не вписывается в заложенную систему ценностей и уже сформированных социально-политических ориентаций.  Даже в тех случаях, когда люди сталкиваются с информацией, указывающей на их заблуждения, установки меняются только в ситуации нарастающей угрозы и кризиса.[6]  С учетом этого, вопрос о том, почему российское общество оказалось в плену у пропаганды, является на сегодня очень актуальным.[7]  Что же говорит по этому поводу литература по когнитивной психологии?

Пропаганда, эмоции и сознание    

Для начала разберемся как же все таки работает пропаганда.  В когнитивных науках большое  внимание уделяется тому, как эмоции взаимодействуют с сознанием человека.[8]  Результаты исследований в этой области действительно могут быть очень полезны для политологов.  Например, исследователи доказали что состояние тревоги влияет на интерпретацию: более тревожные люди имеют предрасположенность к восприятию неоднозначной информации в соответствии со своими страхами и предполагаемыми угрозами. Более широкий спектр эмоций, включающий злость, грусть, тревогу и более позитивные эмоции, также серьезно влияют на оценку событий; от настроения оказывается зависит даже то, как мы оцениваем степень вероятности определенных событий. Главный же вывод этих исследований может быть сформулирован как то, что эмоции неразрывно взаимосвязаны с сознанием и разумом.  Они являются важным элементом в конструировании общественного сознания и понимания социальных и политических проблем.  Общественное мнение, таким образом, неразрывно связано с эмоциональным состоянием общества.

Очевидно, что пропаганда транслируемая по российским телевизионным каналам была нацелена на эскалацию эмоционального состояния общества и роста общественной тревоги и беспокойства, а также на возрождение исторически обусловленных и широко распространенных эмоций страха и ненависти.  Неслучайно, что угроза фашизма, связанная с воспоминаниями о Великой Отечественной войне, стала одной из центральных направлений пропаганды.  Пропагандистские методы так же манипулировали национальной травмой, связанной с потерей Россией статуса супердержавы и утратой былого престижа Советского Союза.  Присоединение Крыма поэтому было представлено обществу как морально обоснованный и ответственный шаг со стороны России.  Неудивительно, что неожиданные шаги, предпринятые Кремлем для изменения границ между Россией и Украиной, были восприняты обществом как символ возрождения силы и былого величия страны. В этом контексте, указанные выше противоречия в общественном мнении неудивительны.  Распространенность страхов и тревог, одновременно с растущими ощущениями благополучия и уверенности в себе, отражают эффективность пропаганды, нацеленной на наиболее уязвимые места в российском общественном сознании.

Эти уязвимые места можно разглядеть через общественные опросы или культурные исследования, которые, в дополнение к опросам, позволяют увидеть и элементы подсознательного уровня.

Взгляды, мнения и эмоциональный резонанс

Опросы обычно более эффективны в выявлении общественных мнений, а не эмоций. По своей конструкции, в основе которой лежит вербальная коммуникация, социальные опросы не могут выявить более глубинное эмоциональное состояние общества.  Тем не менее, опросы достаточно точно отображают общественное сознание, а также динамику общественных настроений в течение последних нескольких месяцев.  Например, показательны своей последовательностью результаты опроса о месте и роли России в мировом сообществе.  66% опрошенных россиян в 2000 году и 65% в 2010 считали что Россия заслуживает более достойного положения в мире.[9]  Соответственно возросла доля тех, кто считал что главная задача президента – «обеспечить для России статус великой державы».[10]  57% россиян считали это приоритетным направлением, уступая только 77% тех, кто считал что вопросы социальной справедливости должны быть приоритетными, и опережая 51.5% тех, кто отдавал приоритет проблемам закона и порядка. Присоединение Крыма было воспринято многими как большой шаг вперед к возврату былого величия.  Число тех, кто отметил растущее уважение к России, возросло, соответственно, с 25% в 2012 году до 44% в 2014 году.[11]

Интересно также что большинство россиян думали про внешнюю угрозу и врагов России.  В 2010 году 51% опрошенных считали, что внешняя угроза существует.[12] В 2014 году эта цифра достигла 61%.  При этом, 32% считали, что главная угроза России исходит с запада, в то время как 29% связывали угрозу с исламским миром.  Вполне очевидно то, что угроза со стороны запада в основном ассоциируется  с Соединенными Штатами Америки.[13]  Последовательно в 2003, 2007 и 2010 году между 73 и 76 % россиян относились к Америке как к «агрессору, который стремится взять под контроль все страны мира».[14]

Общественные оценки окончания холодной войны также поражают своими противоречиями.  Даже в 2007 году, почти два десятилетия после падения берлинской стены, 36% опрошенных не могли однозначно оценить, проиграла Россия или выиграла в результате изменения внешнеполитического курса страны в конце 80-х гг.  В то время как 31% населения считали, что Россия проиграла  в противостоянии с Западом, 33% считали, что от окончания противостояния Россия выиграла не меньше других.[15] 36% опрошенных затруднились ответить на этот вопрос.  Несмотря на эти противоречивые оценки,  78% россиян считали в 2010 году, что России «следует развивать взаимовыгодные связи с Западом», и только 11% хотели дистанцироваться от Запада.[16]  Эти данные отражают сложности связанные с применением общественных опросов для понимания эмоционального состояния общества. Так как опросы обычно рассматривают широкий спектр вопросов, они не в состоянии определить интенсивность реакций на более деликатные вопросы, затрагивающие чувства и эмоции опрашиваемых.  Без более детальных исследований они также не дают возможности для дифференциации между более или менее эмоционально интенсивными проблемами.  Взрывной характер эмоций связанных с российско-украинским кризисом указывает на то, что эти эмоции накапливались в течение некоторого времени и только сейчас нашли соответствующий момент для открытого выражения.   Культурологические исследования в этом смысле обладают большей способностью проникать в более глубинные, эмоциональные сферы подспудно влияющие на характер общественного сознания.   

Какие же есть методы для изучения того, что лежит в глубине общественного сознания?  Культурологи, например, прибегают к изучению произведений искусства и литературы.  «Искусство это разрез в реальность, который позволяет чему то неожиданному извергнуться наружу, давая возможность взглянуть или хотя бы предположить о том, что лежит за поверхностью вещей».[17] Произведения искусства и литературы не говорят полностью сами за себя; они зависят от того, как их интерпретирует аудитория.  Сильный общественный резонанс, связанный с определенным произведением изобразительного искусства, кинофильмом или произведением литературы, указывает на важные проблемы, которые могут лежать в общественном подсознании.  Подобным образом, через анализ предметов творчества, которые вызывают сильную эмоциональную реакцию общества,  культурологи достигают понимания общественных травм, страхов и надежд, обычно скрытых в недрах коллективного подсознания.

Показателен в этом отношении фильм Алексея Балабанова Брат 2 (2000) – продолжение фильма Брат (1997), в котором главный персонаж Данила, сыгранный Сергеем Бодровым-младшим, по возвращении из армии сталкивается с лихими 90-ми в Петербурге.  В Брате 2, Данила направляется в Чикаго, чтобы отомстить за друга и восстановить справедливость.  Брат 2 стал культовым фильмом в России, который поднял на пьедестал не только образ киллера Данилы, но и ксенофобию, антизападничество и сексизм, характеризующие этот фильм.  Яна Хашамова, культуролог из университета штата Огайо, исследовала российское коллективное бессознательное, в особенности отношение российского общества к западу, через художественные фильмы, уделяя особое внимание и фильмам Балабанова. Она пишет о том, что в процессе нелегкой адаптации национального самосознания к новому международному контексту, российская публика прошла через несколько достаточно противоречивых стадий.[18] Ранние фантазии о западе оказались иллюзорными и сменились агрессивным анти-западным настроем, антиамериканизмом, и верой в моральное превосходство России, что четко отражается в фильме Брат 2.  Всеобщая популярность этого фильма и создание культа вокруг его главного персонажа показывает, что проблемы, затронутые в фильме, близки российскому обществу и, в особенности, российской молодежи.  Можно даже предположить, что в коллективном восприятии действия Кремля и политика Путина в отношении Украины и запада сопоставимы с проблематикой этого фильма, выставляя Путина в глазах населения в роли Данилы, любимого миллионами.  Рейтинги Путина являются главным показателем того, что конкретные фантазии общества вылились, через эту политику, из сферы подсознательного и желаемого в сферу реальности.  Именно осознание этих фантазий и помогает понять почему кремлевская пропаганда оказалась настолько эффективной.  Конечно, пробуждение от этих фантазий будет очень болезненным и травматичным для общества.  Можно только предположить, что Кремль будет продолжать конфронтацию с западом именно для того, чтобы отложить это пробуждение. 


[1] Владимир Ермоленко. «Письмо к другу из России», http://gefter.ru/archive/12118

[2] Эксперты Левада центра также подтверждают эти тенденции. См.: http://www.levada.ru/19-08-2014/ekspertiza-rossiyane-na-podeme

[3] Sean Guillory. “Is Russia Suffering From Post-Traumatic Stress Disorder?” New Republic, April 23, 2014, http://www.newrepublic.com/article/117493/russia-suffering-post-traumatic-stress-disorder; Леонид Бершидский. 2014. “Во что мы превратились”, http://www.snob.ru/selected/entry/75421; Борис Грозовский. 2014. “Ральф Фукс: Мы недооцениваем постимперскую травму”, http://www.colta.ru/articles/society/3939

[4] Психолог Людмила Петрановская например пишет о психологическом «насилии», см.: Людмила Петрановская. 2014. “Это уже не новости, а психологическое насилие.”  http://www.gazeta.ru/lifestyle/style/2014/08/a_6170429.shtml

[5] Лев Гудков. 2014. “Когда россиянам нечем гордиться, они создают себе врага” http://www.snob.ru/profile/10069/blog/79594

[6] Maria Konnikova. 2014. “I don’t want to be right,” New Yorker May 16, 2014. http://www.newyorker.com/science/maria-konnikova/i-dont-want-to-be-right

[7] Грозовский. 2014.

[8] Isabelle Blanchette, Anne Richards. 2010. “The Influence of Affect of Higher Level Cognition: A Review of research on interpretation, judgment, decision-making and reasoning,” Cognition and Emotion 24 (4), 561-595.

[9] http://www.levada.ru/archive/strana-i-mir/kak-vy-schitaete-rossiya-zanimaet-seichas-v-mire-polozhenie-kotorogo-zasluzhiva

[10] http://www.levada.ru/15-02-2012/ezhik-v-tumane

[11] http://www.ng.ru/politics/2014-08-08/3_opros.html

[12] http://www.levada.ru/archive/strana-i-mir/kak-vy-schitaete-sushchestvuet-li-v-nastoyashchee-vremya-kakaya-libo-vneshnyaya

[13] http://www.levada.ru/archive/strana-i-mir/ot-kogo-na-vash-vzglyad-prezhde-vsego-iskhodit-vneshnyaya-ugrozav-ot-davshikh-p

[14] http://www.levada.ru/archive/strana-i-mir/dlya-vas-ssha-seichas-eto

[15] http://www.levada.ru/archive/strana-i-mir/v-rezultate-izmeneniya-vneshnepoliticheskogo-kursa-strany-v-kontse-80-kh-godov-

[16] http://www.levada.ru/archive/strana-i-mir/kak-vy-schitaete-rossii-seichas-sleduet

[17] Couze Venn. 2009. “Identity, diasporas and subjective change: The role of affect, the relation to the other, and the aesthetic,” Subjectivity 26(1), 3-28.

[18] Yana Khashamova. Pride and Panic: Russian Imagination of the West in Post-Soviet Film (Chicago, 2007).

 

Memo #:
355
Series:
2
PDF:
Pepm_355_rus_ Sharafutdinova_Sept2014.pdf
Related Topics
  • ЕС
  • ПОНАРС
  • Россия
  • США
  • Шарафутдинова
Previous Article
  • Policy Memos | Аналитика

За и против: восприятие США в четырех постсоветских государствах

  • September 25, 2014
  • Theodore Gerber
View
Next Article
  • Commentary | Комментарии

How to fight corruption: Time for qui tam laws?

  • September 26, 2014
  • Keith Darden
View
You May Also Like
View
  • Policy Memos | Аналитика
  • Recommended | Рекомендуем

How Foreign Funders Should Strengthen Their Support for Civil Society: A Case Study of USAID in Kazakhstan

  • Sebastien Peyrouse
  • October 3, 2023
View
  • Policy Memos | Аналитика

Explaining Ukraine’s Resilience to Russia’s Invasion: The Role of Local Governance and Decentralization Reform

  • Andrii Darkovich, Myroslava Savisko and Maryna Rabinovych
  • September 11, 2023
View
  • Policy Memos | Аналитика

A Window of Opportunity by Default: Will Moldova Use It?

  • Ryhor Nizhnikau and Arkady Moshes
  • September 8, 2023
View
  • Policy Memos | Аналитика

Prigozhin’s Fate in Putin’s Russia: The Political Roles of Aircraft

  • Mark Kramer
  • September 7, 2023
View
  • Policy Memos | Аналитика

Foreign Fighters in Ukraine: Multiple Ideological Agendas, One Tactical Goal

  • Jean-François Ratelle, Mira Seales and Agnes Wenger
  • August 28, 2023
View
  • Policy Memos | Аналитика

Victory Despite the Cost: What Ukrainians Think about the War, Peace, and Russia

  • Yuriy Matsiyevsky
  • August 11, 2023
View
  • Policy Memos | Аналитика

Why the West Should Localize Anti-Corruption Efforts in Ukraine

  • Olena Lennon
  • July 21, 2023
View
  • Policy Memos | Аналитика

One Step Ahead of the Dictator: OVD-Info and the Rebuilding of Russian Civil Society

  • Maria Chiara Franceschelli and Viacheslav Morozov
  • July 19, 2023

Leave a Reply Cancel reply

Your email address will not be published. Required fields are marked *

PONARS Eurasia
  • About
  • Membership
  • Policy Memos
  • Recommended
  • Events
Powered by narva.io

Permissions & Citation Guidelines

Input your search keywords and press Enter.