PONARS Eurasia
  • About
    • Contact
    • Membership
      • All Members
      • Core Members
      • Collegium Members
      • Associate Members
      • About Membership
    • Ukraine Experts
    • Executive Committee
  • Policy Memos
    • List of Policy Memos
    • Submissions
  • Podcasts
  • Online Academy
  • Events
    • Past Events
  • Recommended
  • Ukraine Experts
Contacts

Address
1957 E St NW,
Washington, DC 20052

adminponars@gwu.edu
202.994.5915

NEWSLETTER
Facebook
Twitter
YouTube
Podcast
PONARS Eurasia
PONARS Eurasia
  • About
    • Contact
    • Membership
      • All Members
      • Core Members
      • Collegium Members
      • Associate Members
      • About Membership
    • Ukraine Experts
    • Executive Committee
  • Policy Memos
    • List of Policy Memos
    • Submissions
  • Podcasts
  • Online Academy
  • Events
    • Past Events
  • Recommended
  • Ukraine Experts
DIGITAL RESOURCES
digital resources

Bookstore 📚

Knowledge Hub

Course Syllabi

Point & Counterpoint

Policy Perspectives

RECOMMENDED
  • The Russia Program at GW (IERES)

    View
  • The Evolving Concerns of Russians after the Invasion | New Voices on Eurasia with Sasha de Vogel (March 9)

    View
  • PONARS Eurasia Spring Policy Conference (March 3)

    View
  • Ukrainathon 2023 (Feb. 24-25)

    View
  • How Putin has shrugged off unprecedented economic sanctions over Russia’s war in Ukraine – for now

    View
RSS PONARS Eurasia Podcast
  • The Putin-Xi Summit: What's New In Their Joint Communique ? February 23, 2022
    In this week’s PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman speaks with Russian China experts Vita Spivak and Alexander Gabuev about the February meeting between Vladimir Putin and Xi Jinping, and what it may tell us about where the Russian-Chinese relationship is headed.
  • Exploring the Russian Courts' Ruling to Liquidate the Memorial Society January 28, 2022
    In this week’s PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman chats with scholars Kelly Smith and Benjamin Nathans about the history, achievements, and impending shutdown of the Memorial Society, Russia's oldest and most venerable civic organization, and what its imminent liquidation portends for the Russian civil society.
  • Russia's 2021 census and the Kremlin's nationalities policy [Lipman Series 2021] December 9, 2021
    In this week’s PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman chats with social scientist Andrey Shcherbak about the quality of the data collected in the recent population census and the goals of Vladimir Putin's government's nationalities policy
  • Active citizens of any kind are under threat [Lipman Series 2021] November 5, 2021
    In this week’s PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman chats with Alexander Verkhovsky about the Kremlin's ever expanding toolkit against political and civic activists, journalists, and other dissidents.
  • Russia's Legislative Elections followup [Lipman Series 2021] October 4, 2021
    In this week’s PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman chats with Tanya Lokot and Nikolay Petrov about the results of Russia’s legislative elections and about what comes next.
  • Why Is the Kremlin Nervous? [Lipman Series 2021] September 14, 2021
    In this week’s PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman chats with Ben Noble and Nikolay Petrov about Russia’s September 17-19 legislative elections, repressive measures against electoral challengers, and whether to expect anything other than preordained results.
  • Vaccine Hesitancy in Russia, France, and the United States [Lipman Series 2021] August 31, 2021
    In this week's PONARS Eurasia Podcast episode, Maria Lipman chats with Denis Volkov, Naira Davlashyan, and Peter Slevin about why COVID-19 vaccination rates are still so low across the globe, comparing vaccine hesitant constituencies across Russia, France, and the United States.  
  • Is Russia Becoming More Soviet? [Lipman Series 2021] July 26, 2021
      In a new PONARS Eurasia Podcast episode, Maria Lipman chats with Maxim Trudolyubov about the current tightening of the Russian political sphere, asking whether or not it’s helpful to draw comparisons to the late Soviet period.
  • The Evolution of Russia's Political Regime [Lipman Series 2021] June 21, 2021
    In this week's episode of the PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman chats with Grigory Golosov and Henry Hale about the evolution of Russia's political regime, and what to expect in the lead-up to September's Duma elections.
  • Volodymyr Zelensky: Year Two [Lipman Series 2021] May 24, 2021
    In this week's episode of the PONARS Eurasia Podcast, Maria Lipman chats with Sergiy Kudelia and Georgiy Kasianov about Ukrainian President Zelensky's second year in office, and how he has handled the political turbulence of the past year.
  • Commentary | Комментарии

Чечня в России: национализм и государственность?

  • August 29, 2016
  • Eduard Ponarin

Известно, что у человека всегда много разных идентичностей, и он может из этого репертуара выбирать что-то в зависимости от ситуации. Этот процесс называется идентификацией. Как правило, этот выбор зависит от того, что данному человеку в данный момент выгодно. Наверное, все более или менее знают теорию рационального выбора, которая определяет поведение индивида, действующего в рамках своих интересов. Если говорить о тех идентичностях, которые присутствуют на данный момент в чеченском обществе, то помимо общечеловеческих и семейных следует выделить родоплеменные, затем религиозные. Последние бывают разными даже в одном народе, и есть споры и даже насилие по поводу разных религиозных идентичностей, равно как и по поводу разных родоплеменных идентичностей. Наконец, мы можем говорить о национальной идентичности. Я сторонник теории модернизации, и убежден, что для того, чтобы понять чеченское общество, нужно сдвинуться от реперной точки на несколько столетий назад. Ну, например, в «Русской правде» Ярослава Мудрого институт кровной мести был заменен вирой, т.е. денежным штрафом родственниками погибшего. К эпохе Ивана Грозного от родоплеменных отношений в российском обществе мало что оставалось. В чеченском обществе все не так и это отчасти фактор географии, потому что высоко в горах, в настоящих горах, не в предгорьях, государство очень сложно организовать.

Государство – это, опять же, довольно сложная структура, для которой требуется экономическая база. Экономическая база в горах крайне скудна, люди там живут очень традиционно и очень бедно, а государство возникло там гораздо позже, чем в других местах. Соответственно, тот цивилизационный процесс, который связан с государственными образованиями, начинается высоко в горах гораздо позже. Поэтому родоплеменные отношения до сих пор там актуальны.

Идентичность чеченского общества: от рода к религии

Род – это, конечно, не государство, но в определенном смысле род тоже можно рассматривать в качестве политического образования. По крайней мере, у рода тоже есть силовая структура. Почему? Потому что если у тебя угнали скот или убили твоего родственника, то ты непременно должен выяснить кто виновен. Значит, нужно найти виновных и жестоко их покарать, чтобы всем неповадно было обижать твой род, потому что индивид – ничто, коллектив в этом обществе – все. Если на честь рода покусились, то это будут помнить очень-очень долго, и о твоих представителей рода будут вытирать ноги, этого допустить нельзя.

Есть такая байка: сговаривали девушку одному молодому чеченцу, и одна бабушка сказала: «Нет, за них нельзя выдавать, их предки в 1919 году кричали «Ура!» Советской власти. За таких людей нашу дочь мы не можем выдать». То есть понимаете, честь родовая до сих пор имеет большое влияние. И это основная и до сих пор главенствующая классификация в чеченском обществе.

Были образования и чуть более высокого уровня, которые по-русски назывались «вольными обществами», а арабским термином называются «джамъат». Это либо одно село, либо несколько недалеко лежащих друг от друга сел, которые мстят вместе. Они помогают друг другу, поддерживают друг друга. Это что-то отдаленно напоминающее города-государства в древней Греции. Это был высший уровень политической структуры, который до самого недавнего времени существовал в чеченских землях.

Вторая идентичность, о которой я хотел поговорить – это исламская идентичность, относительно недавнее явление. Несмотря на то, что арабы принесли ислам на Кавказ еще в VII веке, это касалось, в основном, Южного Кавказа. На северном Кавказе ислам был несколько поверхностным, наряду с ним существовали христианские верования, а самыми сильными были языческие. Это продолжалось вплоть до ХVIII века. В XVIII веке образовалось исламское государство и об этом нужно поговорить отдельно.

Во-первых, были проповедники, которые импортировали определенную форму ислама – суфийский ислам. Это такие братства, которые напоминают монашеские христианские ордена, но люди живут обычной жизнью, получают духовные наставления у духовного лидера, лидера организации. Таких организаций может быть много. Послушников называют мюридами, а лидера называют шейх, но есть и другие названия. Эта форма ислама была импортирована на Северный Кавказ в XVIII веке. Проповедниками были как чеченцы, так и, например, аварцы. В конечном итоге это привело к образованию исламского государства на территории почти всего северного Кавказа. Но нужно пояснить, почему так получилось. Эта форма организации была одновременно антифеодальной и антирусской. Дело в том, что это совпало по времени с распространением Российской Империи на северный Кавказ. Связано это было со взаимным интересом к православной Грузии, но Грузия отделена от России Большим Кавказским хребтом. Сначала были прямые попытки, несколько батальонов посылались при Екатерине II в Грузию, но, когда возникла заварушка с Персией эти два батальона ничего, будучи отрезанными от основной России, сделать не смогли, и были вынуждены уйти с позором. Поэтому Россия попыталась установить какую-то коммуникацию через осетинские земли. Военная грузинская дорога проходила через территорию Осетии, значительная часть осетин как бы принимала христианство, но, у них, как и у чеченцев были свои собственные верования: часть была исламизирована, часть христианизирована, и то и другое было довольно поверхностно, но более или менее безопасно по этой военной дороге было связываться с Грузией. Справа или слева, т.е. к западу или к востоку, были земли горцев, которые никем не контролировались, горцы время от времени нападали на караваны, которые ходили по этой военной грузинской дороге, а кроме того нападали на казаков, которые к северу от Кавказа обосновались и были, на тот момент, подданными Российской Империи. Возникло два анклава: один «западный» по преимуществу черкесский, под ними мы понимаем и кабардинцев, и адыгов, и шапсугов, может быть даже абазинов. «Восточный анклав» – это чеченцы, аварцы, даргинцы и другие народы горного Дагестана. Вот на этих неконтролируемых территориях возникло теократическое исламское государство, возглавляемое имамом. Идеология была, как я уже сказал, антифеодальной и антирусской.

Исламское государство Северного Кавказа: формирование нации?

Антифеодальной идентичность была потому, что в предгорьях все-таки складывались какие-то государственные образования. Например, у кумыков, на кумыкской плоскости, было свое государство. В Азербайджане, на южном склоне Кавказа, были какие-то свои ханства – не одно, много, но, тем не менее, были государственные образования. Эти государственные образования имели тенденцию к экспансии, к тому, чтобы взимать дань с вольных обществ. Ингуши, например, когда-то платили дань кабардинцам, равно как и осетины. Экономика была очень и очень слабой, и значительную ее часть составляла работорговля. Князья хватали горцев, молодых женщин и мужчин и продавали: женщин в гаремы, а мужчин в качестве солдат. Это, естественно, вызывало недовольство, но против князей было трудно воевать, потому что они были в доспехах, у них был боевой конь, булатная шашка, все это было очень дорого, простой крестьянин из вольного горского общества не мог себе позволить такую экипировку, это было по стоимости как танк. Сражаться с таким князем в поле простой горец тоже не мог, но как раз в XVIII веке, когда образовалось исламское государство – появилось свое огнестрельное оружие. Западное огнестрельное оружие было тоже неподъемно дорого для простых крестьян, а вот в XVIII веке местные умельцы научились делать «паленые» немецкие ружья. Они с ошибками писали на ружьях немецкие надписи, но они стреляли, и характер кавказской войны был такой: не конница в атаку, а из-за деревьев в спину этому князю пулей, которая пробивает доспех. И князья оказались беззащитными. Тут как раз расширяется Российская Империя, и эти князья говорят, что чернь бунтует, а Российская Империя, сама будучи аграрной и феодальной, конечно, чувствует классовую близость к князьям и готова принять их под свою руку. Это вызывает ненависть к государству, которое поддерживает этих князей, угнетающих горцев. И исламская идеология здесь оказалась очень кстати, потому что она была, если угодно, национально-освободительной. Наций тогда еще не было, конечно, это современное образование, я анахронистически использую этот термин.

Горцы приходили к князю и говорили: «Князь, ты мусульманин или нет? Если ты мусульманин, то ты не можешь делать вот это, это, это, ты не можешь хватать нас и продавать в рабство, потому что мы тоже мусульмане. А если ты не мусульманин, если ты с этими неверными русскими, то мы тебе объявляем джихад и смотри: у нас есть ружья». В общем, это создало военную и идеологическую основу для исламского государства. Экономической основой стала кукуруза. Америку открыли раньше, но кукуруза проникла на Северный Кавказ примерно в это же время, а у нее гораздо более высокая урожайность, чем у традиционных культур, которые выращивали на Кавказе, и на этих скудных землях появилось достаточно зерна, чтобы быть независимыми от России и других окружающих государств экономически, потому что можно было кормиться самостоятельно.

И так возникло исламское государство, оно существовало меньше 100 лет, но, тем не менее, объединило значительную часть горских вольных сообществ. Это важная идентичность. Исламская идентичность на Северном Кавказе имеет корни в том исламском государстве, поэтому ислам там сильно отличается, скажем от исламской идентичности в Средней Азии или где-нибудь еще, потому что это особая исламская идентичность, это освободительная исламская идентичность, она антирусская и она антифеодальная.

В 1859 году Шамиль, последний имам исламского государства, сдался, и в восточном анклаве сопротивление прекратилось, а в западном продолжалось до 1864 года. По итогам, после 1864 года, очень значительная часть черкесов эмигрировала в Османскую Империю, и на освободившихся землях – нынешняя Кубань (Краснодарский край) – началась колонизация. Из восточного анклава никто не уехал, как жили люди, так и остались жить. В 60-е, 70-е, а особенно после 1881 года, Российская Империя пыталась преобразоваться в национальное русское государство. Славянофильская идеология, возникшая в начале XIX века, к 1881 совершено явно стала государственной идеологией, она была сделана по лекалам немецкого национализма, в ней очень много прямых заимствований. Не всем народам было легко вписаться в этот русский национальный проект; понятно, что русским, украинцам – легко, а мусульманам, евреям, католикам значительно труднее. Горцам тоже, потому что они уж очень сильно отличаются – своими они не считались. Несмотря на то, что они были разделены на разные кланы, которые постоянно враждуют друг с другом из-за скота или еще чего-то, русские воспринимают их одинаково, как коренные англичане в Лондоне воспринимали эмигрантов из южной Азии после Второй Мировой войны (Asians): и не важно, кто ты по национальности и даже вероисповеданию. Ты выглядишь черненьким, ты готовишь карри, ты говоришь с характерным индийским акцентом, и даже если ты из Пакистана, Шри-Ланки или Бангладеш, ты – «Asian». Эта невесть откуда взявшаяся идентичность закрепляется и становится вполне реальной, по ней дискриминируют всех примерно одинаково. Так же и горская идентичность в условиях российской власти, после завоевания Кавказа начинает формироваться и приобретает какой-то смысл как реакция на русский национализм.

Экономической стороной вот в этой сложной идентификационной игре зарождающегося национализма была земля. Земля на Кавказе очень дорога, ее мало, значительная часть после завоевания была отдана казакам. Вот эта экономическая скудость приводила к тому, что между казаками и горцами отношения были сложными, постоянно были набеги. Горцы были недовольны российской властью. Потом пришла Советская власть и началась институционализация новых, придуманных советской властью, идентичностей.

Эти идентичности формировались в основном на языковой основе, хотя есть и исключения: чеченцы и ингуши разговаривают практически на одном языке – там есть небольшие отличия, но чем они на самом деле отличаются, так это тем, что чеченцы решили воевать в XIX веке с Россией, а ингуши – нет. То есть та часть народа, которая собралась в Чечен-ауле и приняла решение сражаться с Россией это – чеченцы, а те, кого там не было – это ингуши.

Чеченское общество vs Советский Союз: цена влияния

Почему эта идентичность, навязанная Советской властью, стала иметь какой-то смысл и потихоньку приниматься? Появилась впервые не родоплеменная и не религиозная, а национальная идентичность, потому что этими большими обществами, в отличие от маленьких кланов, было легче бороться за землю. Например, чеченцы могли отнять эти земли у казаков. Аварцы или даргинцы могли отнять земли у кумыков, потому что их было больше по численности. А ведь в том числе и аварцы – это искусственная категория, собранная из разных джамаатов – их назвали аварцами и все. Причем аварцами назывались и люди, которые говорили на другом языке. В московской Вышке работает Нина Добрушина, она изучает деревню Арчи, которая говорит на языке, на котором никто больше в мире не говорит, одна деревня. Они записаны аварцами, потому что аварцами в Дагестане быть круто, аварцы – самая крутая национальность. Если ты к ним «примажешься», то можно рассчитывать на какие-то привилегии в республике за пределами своей деревни.

Поэтому советская навязанная идентичность имела смысл.

Важным моментом является депортация. Мы говорили о силовых институтах, которые есть у рода-племени. Модернизация должна эти отношения потихонечку размывать и как-то уничтожать, но в чеченском случае депортация стимулировала сохранить, и даже развить эти родоплеменные отношения. Потому что в условиях депортации как можно рассчитывать на советские институты? Они тебе сильно помогут выживать? Они тебе помогут умереть в товарном вагоне, а проблемы решать надо. Соответственно, те институты, которые в другом сценарии могли бы потихонечку отмирать, они, наоборот, в условиях депортации усилились. Потому что это система взаимопомощи.

После того, как чеченцы вернулись обратно в 1956 году, относительно скоро, по меркам истории, Советский Союз распался. Перестройка. Что такое перестройка? Перестройка это деинституционализация, прежде всего. Институты государственной власти просто распались и, в значительной степени можно сказать, что они вообще перестали существовать. Кто обеспечивает безопасность в условиях институционального вакуума? Родоплеменные институты отлично обеспечивают безопасность. В этих условиях чеченцы оказались в более защищенном положении, чем русские даже в русских городах, потому что чеченцы могут «порешать» проблему, они знают, как это делать, у них тысячелетний опыт решения, а у русских родоплеменные отношения давно отпали, у русских форма организации – это государство. Если государства нет – это очень плохо.

Ну и последнее – национализм, как и во всех республиках РФ, в конце 80-х годов был на подъеме и изначально ситуация в Татарстане и Чеченской республике развивалась очень похоже. Но в Татарстане это закончилось мирно: в 1994 году подписали договор о разграничении полномочий, а в Чеченской республике все закончилось войной.

Почему так получилось? Дело в том, что и Шаймиев и Завгаев – это коммунистические лидеры двух республик, они оба поддержали переворот в августе 1991 года, попытку коммунистического путча, реванша. Ельцин послал своих эмиссаров убрать и Шаймиева и Завгаева, но Шаймиева снять не удалось. Почему? Потому что татары уже довольно долго управлялись татарами, первый секретарь в Казани был татарином и до этого. Они воспринимали органы власти как свои – татарские, поэтому, хоть там и было очень сильное национальное движение, они все-таки Шаймиева воспринимали как своего. И вот из Москвы приезжает Шахрай снимать Шаймиева, ему говорят: «Слушай, у нас Шаймиев – это уважаемый человек, ты видишь, какие тысячи людей тут собираются? Ты проблему хочешь здесь устроить?» И Шахрай едет обратно в Москву и говорит: «Давайте не будем снимать». И Ельцин, который был реалистом, человеком мстительным, но реалистическим, все понимает.

А в Грозном секретарь до самого последнего времени был русский. Депортировали, потом, вроде, реабилитировали, то ли мы у вас украли, то ли наоборот, но осадок остался. Чеченцы эти органы не воспринимают как свои – чеченские. Приезжает та же делегация от Ельцина снимать Завгаева. «Да, партократа этого гнать!» Энтузиазм народных масс, из окон обкома выкидывают этих партократов. Завгаев уцелел, уехал в какую-то далекую страну послом. Произошла революция в смысле смены элит. Пришли к власти совершенно новые люди, с которыми договариваться было значительно труднее, чем с Шаймиевым, который все-таки такой же коммунистический аппаратчик, как и Ельцин. Люди одной крови, можно сказать. А в Чечне все было сложнее. И Дудаев, на самом деле, не контролировал республику, потому что республика очень быстро распалась на те же самые кланы. Каждое село – там свой полевой командир, только Грозный нейтральная территория, где руководил Дудаев – потому что Грозный это почти русская территория, бывший русский город. Вследствие этого договориться в Чечне не получилось, а может быть было невозможно, и случилась война.

Война, конечно, очень сильно изменила характер общества, усилила антирусскую составляющую в чеченской идентичности. Кроме того, она поколебала веру в национальное движение, потому что национальная идентичность была новой, относительно слабой, а исламская, как и родоплеменная – сильной, традиционной, укорененной. Плюс была существенная поддержка из стран Ближнего Востока, поэтому исламская идентичность с 1995 года в чеченском обществе стала играть бОльшую роль, чем национальная идентичность.

Шамиль Басаев был наиболее ярким представителем этого направления – он был настолько успешен, что и Аслан Масхадов был вынужден, под воздействием общественного мнения и популярности Басаева, как-то с ним соревноваться политически: отрастил бороду, стал носить папаху, стал говорить об исламе, хотя был раньше совершенно светский человек.

Что произошло в последнее время? В последнее время в Чечне появилось, наверное, впервые в истории сильное государство – Чеченская республика. Это уже не Чечено-Ингушская республика и не исламское государство, охватывавшее большую часть северного Кавказа, а более или менее ограниченное рамками чеченской национальности государство, которое довольно эффективно – в том смысле, что у него реально есть монополия на легитимное насилие. Идеология этого государства – ислам. В народе существуют разные исламские идентичности. Есть суфийский ислам, который для северного Кавказа, можно сказать, традиционный и есть салафитский ислам, который в общем-то явление общемировое, а его корни в Саудовской Аравии, Катаре. Среди чеченцев были свои религиозные разборки, но Путин сделал ставку на клан Кадыровых, поборников суфийского ислама. В данный момент в республике почти общепринята новая большая государственная идея на основе сплава чеченской национальности и суфийского ислама. Это большое изменение, недавнее в идентификации чеченцев […]

Читать статью | © Полит.ру

Related Topics
  • Понарин
  • Россия
  • Чечня
Previous Article
  • Policy Memos | Аналитика

Ukraine’s New Government: Possibility of Progress or Another Pre-Term Election in Sight?

  • August 29, 2016
  • Olexiy Haran
View
Next Article
  • In the News | Hовости

Juraev: The situation seems serious because Karimov’s hospitalization was announced publicly

  • August 30, 2016
  • PONARS Eurasia
View
You May Also Like
View
  • Commentary | Комментарии
  • Recommended | Рекомендуем

The Desire to Possess: Russia’s War for Territory

  • Irina Busygina
  • February 8, 2023
View
  • Commentary | Комментарии
  • Recommended | Рекомендуем

Kyiv-Washington Relations in Times of Colossal War: The Ultimate Test of a Strategic Partnership

  • Volodymyr Dubovyk
  • January 11, 2023
View
  • Commentary | Комментарии
  • Recommended | Рекомендуем

Prevailing Soviet Legacies

  • Irina Busygina and Mikhail Filippov
  • December 27, 2022
View
  • Commentary | Комментарии
  • Recommended | Рекомендуем

In Russia’s Nuclear Messaging to West and Ukraine, Putin Plays Both Bad and Good Cop

  • Simon Saradzhyan
  • December 23, 2022
View
  • Commentary | Комментарии
  • Recommended | Рекомендуем

Ukraine’s Asymmetric Responses to the Russian Invasion

  • Nurlan Aliyev
  • July 28, 2022
View
  • Commentary | Комментарии
  • Recommended | Рекомендуем
  • Territorial Conflict

Dominating Ukraine’s Sky

  • Volodymyr Dubovyk
  • March 5, 2022
View
  • Commentary | Комментарии
  • Recommended | Рекомендуем

Russian Anti-War Protests and the State’s Response

  • Lauren McCarthy
  • March 4, 2022
View
  • Commentary | Комментарии

Путин и Лукашенко

  • Konstantin Sonin
  • August 29, 2020

Leave a Reply Cancel reply

Your email address will not be published. Required fields are marked *

PONARS Eurasia
  • About
  • Membership
  • Policy Memos
  • Recommended
  • Events
Powered by narva.io

Permissions & Citation Guidelines

Input your search keywords and press Enter.