В обвинении, предъявленном специальным прокурором по расследованию «российского вмешательства в американские выборы 2016 года» все выглядит очень правдоподобно. Трудно сомневаться, что-то, что там описано, примерно так и было. Вот чего я по-прежнему не могу понять — как так получилось, что это стало для кого-то (того же избирательного штаба Клинтон) сюрпризом. Пригожинская «фабрика троллей» в Петербурге была подробно описана в расследовании NYTimes 2015 года и там есть анализ техник, аналогичных тем, что описаны в обвинении 2018 года — именно применительно к американской внутренней политике.
В российском контексте эти же техники всплывали и гораздо раньше. По личному опыту — уже в 2011 году, когда я писал в блог о Болотной, упоминание специальных слов («Немцов», «Навальный») вызывало автоматическое появление секс-спама в комментариях. Позже распространились «полуавтоматы» — когда физические люди приходят в комментарии с определенными темами. (Надо сказать, что среди моих «ботов» и «троллей» большинство было бесплатными, с троллингом, скорее, из личной дури — в «обычной жизни» некоторые из них были даже учеными — химиками, физиками, экономистами, управленцами и некоторые даже до известной степени успешными. Но это среди моих, а многие известные блогеры реально страдали от платных ботов и троллей.) Но это все давние истории — оно уже описаны в научных статьях — а это всегда куда более медленный и аккуратный процесс, чем у журналистов и, тем более, спецслужб. И это далеко не единственная академическая публикация — это все большая тема (см, например, ссылки в записи про это на Monkey Cage). Избирательный штаб Клинтон должен был бороться с «российским влиянием» (которое осуществлялось на ничтожные, в контексте президентской избирательной кампании в США, деньги) не специально, а просто в рамках борьбы со всеми такими технологиями. Как так могло быть, что они об этом не знали?
По-прежнему нет свидетельств того, что деятельность «фабрики троллей» повлияла на результат выборов. Я по-прежнему не вижу никакого механизма, через который операция масштабом 5 миллионов долларов может серьезно повлиять на результаты кампании, в которой стороны потратили 600 миллионов и миллиард с небольшим соответственно. Вообще роль «информационной войны» сильно преувеличивается — пока нет никаких свидетельств реальных последствий «информационных спецопераций». Их видят разве что параноики, которым российские протесты или антикоррупционные публикации кажутся частью «информационной войны». (В современном пересказе анекдот про князя Потемкина заканчивался бы так: «…и как только я перестал брать взятки, информационная война против меня сразу же прекратилась».) Ну и, конечно, те, кто занимается «разработкой и изготовлением информационного оружия» — потому что это, реально, оружие мечты. Эффект на воображаемого противника в основном воображаемый, а деятельность оплачивается самыми реальными деньгами.
